Клыки все прорезались и прорезались. И прорезались. У домашних кошек таких не увидишь. Длинные, словно нож для рыбы, который копы изъяли у него, когда нашли в машине травку.

Однажды утром он проснулся и увидел, что это чудовище сидит у него на груди, охваченное то ли нежностью, то ли голодом (даже у домашних кошек сложно отличить одно от другого).

— Ого, — сказал Кевин. — На месте твоей мамы я бы засудил ортодонта, который исправлял тебе прикус.

Детеныш не оценил шутки.

Не вампир, конечно, но эти острые, такие острые зубы…

А затем его разум словно прожевал кучу информации и изверг из себя истину. Все эти слухи про мясо, что лежит замороженным с самого ледникового периода… Клонирование… Эврика!

Этот хренов зверь, что уставился на него своими золотисто-зелеными глазами, что разинул пасть в беззвучном вое, был саблезубым тигром.

— Мда, приятель. А я-то считал, что с тобой раньше хлопот было полно.

Ей нужно будет все больше мяса.

Поначалу он скупал самые дешевые куски, но потом понял, что стрижкой столько не заработаешь, и стал выделять ей еду из своей порции, а еще подворовывать из холодильника. Ну да, и рыться в мусорках у супермаркета.

Однажды он застал маму на кухне, рука ее была перебинтована. Он надеялся, что это Бутончик. Но если бы ее укусил Бутончик, то полиция вскоре нашла бы ее изуродованный труп.

Кевин опустился в кресло и стал наблюдать, как саблезубый тигр расправляется с вонючей кашицей, которую он для него раздобыл.

— Ну все, Кевин. Ты мой единственный сын, свет в окошке, мой смышленый малыш, хотя и чересчур доверчивый… Но либо к вечеру эта кошка исчезнет, либо я вызываю копов. — Она высморкалась в скомканную салфетку. — Я знаю, откуда ты ее взял.

Кевин ее не винил. Она слишком много работала и хотела лишь, чтобы ее оставили в покое, хотела поспать раз в жизни больше пяти часов. До того, как от них ушел отец Кевина, они не бедствовали. Но папа нанял очень хорошего юриста. Он перестал выплачивать жалкие алименты, как только Кевину стукнуло восемнадцать. Папа все еще присылал ему открытки ко дню рождения. К ним прилагался чек на два доллара.

«Если мальчик хочет пойти в колледж, пусть пойдет работать. Так он будет больше ценить образование».

Ага, конечно, работа. Не так-то просто парню в двадцать один год найти работу, особенно если он успел хоть сколько-то отсидеть. Случайные заработки. Может, дорожки чистить зимой? Кевин не любил спиртное, и поэтому не мог опереться даже на Общество анонимных алкоголиков.

А еще этот проклятый зверь был слишком непослушным, чтобы надолго оставлять его без присмотра.

За неделю до того, как кошка укусила маму, он помогал соседке заносить сено в сарай, а когда вернулся домой, то увидел, что детеныш играет с крупной крысой. Когда саблезубый тигренок увидел грызуна, то схватил его в зубы и попытался сбежать. Слава Богу, что это была именно крыса, а не те крысоподобные пудели, что жили у Парксов.

Так что мама была права. Кошке нужен дом.

Сара. Их зарождающийся роман был загублен на корню, но порой он натыкался на нее в зоомагазине. Она поняла, что Кевин ничего не знал о косяке, но, когда он хотел зайти в гости к ним на ферму или пригласить ее на свидание, вечно говорила: «Сейчас неподходящее время». Впрочем, денег на свидания у него тоже было негусто.

Наверное, ей просто не хотелось быть девушкой неудачника.

Но, черт возьми, он же может еще добиться успеха. Многие из великих — миллионеры, политики — чем-то запятнали репутацию в юные годы.

Не сказать, чтобы Сара его ненавидела.

Он посадил котенка в коробку из-под какой-то техники (Джонси скулила, но не сопротивлялась), завернул картонный ящик в бумагу цвета роз и слоновой кости, повязал золотистую ленточку и загрузил в свой «Пинто». Детеныш бешено метался по коробке на переднем сиденье, а Кевин сломя голову мчался к ферме, на которой жила Сара. После смерти деда родители Сары перестали засаживать участок, просто разводили гусей и следили за садом, а когда они уехали на юг спасаться от зимних морозов, Сара оставила ферму себе. Кевин порой приходил помогать ей — еще до того, как угодил за решетку.

Он струсил и оставил трясущуюся коробку на ободранном крыльце.

Когда он вернулся, звонил телефон.

— Кевин, что это? Оно чуть руку мне не отгрызло.

Он медленно вдохнул и выдохнул. В тюрьме он записался на курсы по управлению гневом — не потому, что у него были проблемы с агрессией, просто учебник выглядел довольно любопытным. И оказалось, что дыхательная техника действительно его успокаивает.

— Сара, это саблезубый тигр.

— Они вымерли.

— Да, да, как и Билль о правах. Но это клон. Из замороженного мяса.

— И я тут при чем?

— Ну, это…

— Кевин, слушай, я помню мейн-куна, которого ты мне подарил. Такие кошки мне нравятся. Но тут другое дело, а? Этого-то ты точно украл из колледжа. И это еще не все. Он же вырастет и станет агрессивным. А еще…

— Прости. Я заеду и возьму ее обратно. Но не выпускай ее пока, ладно? Я не уверен, что она уже умеет защищаться.

Когда он приехал на ферму, Сара заметно нервничала, но все равно поцеловала его. Они сели на диван и разговорились про Эда, про тюрьму. До секса не дошло, но в Кевине ожила надежда на то, что они снова будут вместе. А Джонси в это время рвала на клочки все, что попадалось ей на глаза в гостиной. Сара потратила на нее целую миску гамбургеров — она боялась, как бы кошечка не начала рвать на ней одежду.

— Я бы не сказала, что она милая в обычном смысле слова, — заметила девушка.

Вибриссы Джонси были не менее удивительны, чем ее клыки. Длинные, чуткие. Она гонялась за всем, что было в комнате, даже за тенями.

Кевин наблюдал за ней. Она то и дело пряталась: приседала и била хвостом, а потом выскакивала и делала кувырок. Приседания и удары хвоста — дело у кошек обычное, но он никогда не видел, чтобы зверь при атаке делал кульбиты. Это какой-то особый прием, принятый у саблезубых?

— Кевин, ты знаешь, что я люблю животных.

Он промолчал. Они сидели, соприкасаясь плечами. Он положил свою руку поверх ее руки.

Она не отдернула руку.

— Хорошо. Пока ты не найдешь себе жилье. Только не приходи сюда без предупреждения.

Ее ладонь выскользнула.

С ней кто-то жил. Ну конечно.

Приготовления заняли три недели.

Когда он в ответ на ее звонок приехал на ферму, Сара плакала. Джонси убила одну из ее гусынь. Настоящий подвиг! Даже Бутончик ненавидел связываться с гусями. Но, открыв дверь, Кевин аж глаза выпучил: ничего себе вырос этот тигр. Джонси, должно быть, весит теперь не меньше питбуля.

Упс. А что, если бы Джонси напала на Сару?

— Я выпустила ее побегать, — сказала она. — Нельзя такого зверя держать взаперти. И она убила Эмили Дикинсон.

Так звали гусыню. Сара называла их в честь поэтесс.

— Чем ты ее кормишь?

Ему было стыдно, что он не платит за корм для Джонси. Хотя он и так бы не смог. Внезапно он страшно забеспокоился о судьбе мейн-кунов, но потом увидел, что они дремлют на диване. Их ложе было изорвано в лоскуты, но сами кошки остались невредимы.

— Я кормлю ее собачьими консервами, но она все равно вечно хочет есть. Рядом с фермой я уже две недели не встречала ни одного енота. Кевин, я не знаю, куда тебе ее девать, но здесь она оставаться не может.

Может, Джонси уже выросла и сможет сама прокормиться мусором, енотами и соседскими гусями?

— Как она научилась охотиться на енотов?

— Когда я разняла их, Эмили… ну, из нее все вывалилось наружу — а Джонси стояла над ней, и тогда, словно раскаиваясь в содеянном, она склонилась и принялась лизать ей перья, и на язык ей попала кровь, а потом, совершенно внезапно…

Кевину приходилось наблюдать, как дворовых кошек постигало то же откровение. Они обнаруживали, что их игрушки еще и вкусны. Большинство узнавали это от мамы, но стоило лишь котенку проголодаться…