А затем до меня донеслось глухое рычание, чуть приглушенное зарослями травы, но все равно различимое. Вызов на бой. Медленно, нетвердо, черная фигура спустилась по ступеням вниз — прочь от меня и навстречу Дьяволу. В те дни Черный Кот уже утратил грацию пантеры; вместо этого он спотыкался и качался, как моряк, лишь недавно ступивший на сушу.

Теперь Дьявол был женщиной. Она что-то пробормотала коту, что-то нежное и успокаивающее (язык по звучанию напоминал французский), и протянула к нему руку. Он впился клыками ей в руку; она ощерилась и плюнула в его сторону.

Женщина подняла взгляд на меня, и если до той минуты у меня оставались сомнения в том, Дьявол ли она, теперь я был в этом полностью уверен: ее глаза метнули в меня алое пламя, но бинокль ночного видения не позволяет увидеть красное — все имеет лишь оттенки зеленого. И Дьявол увидел меня. Сквозь стекло. Он увидел меня. Это несомненно.

Дьявол изгибался и крутился. Теперь он стал подобен шакалу: плосколицее существо с огромной головой и бычьей шеей, нечто среднее между гиеной и динго. В его шелудивой шкуре копошились личинки. Он начал восхождение по ступеням.

Черный Кот прыгнул на него, и через секунду они сплелись в перекатывающийся и извивающийся комок. Мой взгляд не поспевал за их движениями.

Все это происходило в полной тишине.

Затем раздался низкий рокот: вдалеке по проселочной дороге, к которой выходит наша подъездная тропа, загромыхал поздний грузовик. Сквозь стекла бинокля его фары горели, словно раскаленные зеленые солнца. Я опустил прибор, и увидел лишь тьму да мягкое желтое свечение огней грузовика, а затем красный свет задних габаритов. Машина скрылась в пустоте.

Когда я снова поднес бинокль к глазам, то не увидел ровным счетом ничего. Лишь Черный Кот, стоя на ступенях, смотрел в небеса. Взглянув сквозь стекла наверх, я разглядел нечто, уносившееся прочь — не знаю, орел то был или стервятник. Птица, пролетев над верхушками деревьев, исчезла вдали.

Я вышел на крыльцо, подобрал Черного Кота и стал гладить, приговаривая что-то успокаивающее и нежное. Когда я только подошел к нему, он что-то жалобно промяукал, но затем потихоньку заснул у меня на коленях. Я переложил его в корзину, а сам отправился спать к себе наверх. На следующее утро на моей футболке и джинсах я заметил запекшуюся кровь.

Это случилось неделю назад.

То, что приходит к нашему дому, посещает нас не каждую ночь. Но оно все-таки приходит: мы знаем это по новым ранам, которые приносит кот, и по той боли, что заметна в его львиных глазах. У него отнялась левая передняя лапа, и навсегда закрылся правый глаз.

Я не знаю, чем мы заслужили Черного Кота. Не знаю, кто послал его к нам. И порой, в своем эгоизме и трусости, я хочу узнать, на сколько жертв он еще способен.

Нил Гейман — обладатель медали Ньюбери за роман «История с кладбищем», занявший первое место в списке бестселлеров New York Times. По его книгам были сняты масштабные кинокартины, включая недавно вышедшую экранизацию «Коралины». Пользуются популярностью серия комиксов «Песочный человек» и многочисленные романы для взрослых, подростков и детей. Лауреат премий «Хьюго» и «Небьюла», премии Мифопоэтического общества, Всемирной премии фэнтези и других. Автор блестящих рассказов и стихов.

«Жертва» — это мастерски написанная трогательная история, полная мистики и очарования; по словам Геймана, она более или менее правдива. Во всяком случае, рассказчик — «это во многом я, дом — это мой дом, кошки — мои кошки, а семья — моя семья. Черный кот был именно таким, каким я его описал».

Тёмные очи, вера и преданность

Чарльз де Линт

Я только-только заканчиваю вытирать с заднего сиденья рвоту моего последнего клиента (похоже, он посчитал, что это вполне сойдет за чаевые, поскольку еще и надул меня на пару баксов) и снова принимаюсь объезжать район, как вижу голосующую женщину на Грейси-стрит перед одним из клубов „только для девочек“. Не подумайте, свободомыслия мне не занимать, но все равно сердце кровью обливается, как увижу такую красотку играющей за другую команду. Ее одной хватило бы мне на неделю сладких снов, а ведь сегодня только понедельник. Роста в ней метр семьдесят или семьдесят пять, кожа смуглая. Латиноамериканская или, может, индейская кровь? Сложно сказать. Но что сказать очень просто, так это то, что она восхитительна. Черные, как смоль, прямые волосы струятся по ее спине, а облачена она в сетчатые чулки, шпильки и короткое черное платье, которое сидит на ней так тесно, что кажется, его просто распылили на тело и оставили мерцать сатиновым блеском. И при всем этом девушке удается не выглядеть шлюхой. Наверное, все из-за ее кукольного личика: точеного, с правильными чертами, но столь невинного, что вам хочется лишь заботиться о ее безопасности и комфорте. Естественно, после того, как вы с ней переспите.

В зеркало заднего вида я наблюдаю, как она садится на заднее сиденье в этом своем недлинном платье, демонстрируя бесконечные ноги. Похоже, ее вовсе не смущает, что я пялюсь. Мы оба знаем, что, кроме этого зрелища, я не получу ничего, и это мне еще повезло. Она морщит нос, и я пытаюсь угадать: от аромата духов „Блевота № 5“ или от освежителя воздуха, который я разбрызгал на сиденье, вычистив салон после предыдущего клиента.

Черт возьми, а может, это от меня самого воняет?

— Чем я могу вам помочь, мадам?

Ее громадные черные глаза уставились прямо в мои через зеркало заднего вида. Она так пристально смотрит, будто, кроме нас, в мире нет ни души.

— А на что вы согласны пойти?

Глядя на ее платье, простительно было подумать, что это приглашение к действию. Черт возьми, именно это я и подумал сначала, и не важно, что она играет за другую команду. Но, с другой стороны, это ее личико херувима, вся эта невинность… и посмотрите на меня. Разве такой курносик может мечтать, что однажды красивая девушка станет флиртовать с ним с заднего сиденья его такси?

— Я отвезу вас, куда захотите, — сообщил я, решив не рисковать.

— А если мне нужно будет что-то еще?

Я качаю головой:

— Я не сделаю ничего, из-за чего могу попасть за решетку.

Чуть было не сказал «вернуться за решетку», но это ей знать было необязательно. Хотя, может, она и так уже знает. Может, когда я съезжал на обочину, она заметила тюремные татуировки у меня на руках — ну, из тех, что набивают булавкой и чернилами из шариковой ручки, и они вечно получаются грубоватыми и синюшными.

— Кое-кто украл мою кошку, — говорит она. — Я надеялась, вы можете помочь мне вернуть ее.

Я поворачиваюсь в кресле, чтобы посмотреть на нее в упор. Судя по акценту, все-таки латиноамериканка. Мне нравится та испанская теплота, с которой она проговаривает слова.

— Вашу кошку, — повторяю я. — То есть вроде как домашний питомец?

— Да, что-то в этом духе. И мне правда нужно, чтобы кто-нибудь помог выкрасть ее обратно.

Я смеюсь. Ну просто не могу удержаться.

— Так что же, вы останавливаете первое попавшееся такси и считаете, что водитель возьмет небольшой перерыв и поможет вам обласкать какую-то хату?

— Обласкать?

— Ну, залезть. Но тихо. Вы же не хотите, чтобы вас поймали?

Она мотает головой.

— Нет, — говорит. — Я просто надеялась, что вы поможете.

— И почему же именно я?

— У вас добрые глаза.

Люди много всего наговорили про меня, но вот такого раньше я не слыхал. Это все равно что сказать волку, будто у него обаятельная улыбка. Мне говорили, что у меня глаза мертвеца, тяжелый взгляд, но ничего приятного никто сказать мне про них не мог. Не знаю, по этой ли причине, или это все ее невинность, от которой так хочется о ней заботиться… Так или иначе, я обнаружил, что киваю.

— Конечно, — говорю я ей. — Почему бы и нет. Клиентов все равно сегодня маловато. Где нам искать эту вашу кошку?

— Сначала мне надо домой, переодеться. Не могу же я… Какое вы слово употребили? — Она улыбается. — Не могу же я обласкивать хату в таком виде.